Физик Юрий Воронежцев рассказывает о последствиях Чернобыльской трагедии и объясняет, почему к своей стране нужно относиться бережно. Если его доводы покажутся вам неубедительными, последуйте «Моему» примеру и съездите в зону отселения — Сайлент Хилл начинается уже в 40 км от Гомеля.
— Как вы оцениваете состояние радиационной обстановки в Беларуси?
— Если говорить о городах — Минске, Гомеле или даже небольших Хойниках или Брагине, — сегодня все они отмыты. Когда-то я жил в Москве, и в пределах Садового кольца гамма-фон был в полтора раза больше, чем в моем гомельском дворе. Что касается сильнозагрязненных территорий, сегодня там не происходит никаких улучшений — абсолютно непонятно, почему они вводятся в сельскохозяйственный оборот. Несмотря на то, что период полураспада для цезия уже прошел, содержание радионуклидов в почве и растениях высоки. Концепция безопасного проживания, которую мы разрабатывали в конце 80-х, предусматривала, что эти земли не будут эксплуатироваться, по крайней мере, еще 50-60 лет.
— Что значит «города были отмыты»? Каким образом происходило их очищение?
— Когда выпадал радиоактивный дождь, радионуклиды осаждались на земле. Асфальт и тротуарную плитку в прямом смысле отмывали — по городам ездили поливальные машины. Сегодня вся эта гадость лежит в илах Киевского водохранилища, смытая туда по Сожу и Днепру. На лугах радиоактивные травы ели коровы — очищение происходило естественным образом. В лесных угодьях радионуклиды остались. Поэтому я строго-настрого запретил своим родственникам и друзьям собирать что-либо в лесах Гомельской области. Здесь нет никаких гарантий — я со своими коллегами лично убеждался в том, что на одной и той же поляне в разные годы могут вырасти как абсолютно чистые, так и радиоактивные грибы. Грубо говоря, если во время роста грибницы дождя не было, она не набрала в себя цезия. Дождь прошел — и эти грибы уже нельзя употреблять в пищу.
— Вы коснулись постепенного сокращения территорий, подвергшихся загрязнению. Например, в 2010 году 211 населенных пунктов были признаны очищавшимися от радиации, некоторые перешли из зоны в зону. По каким критериям составляются подобные списки?
— Мониторинг загрязненных территорий в 90-х — начале 2000-х осуществлялся постоянно, это факт. Каким образом это происходит в последние годы, я не знаю — сейчас данная тема прикрыта для общественного контроля. Более того, несмотря на то, что я непосредственно принимал участие в мониторинге, не могу однозначно сказать, чем руководствуются при переводе некоторых территорий из одной зоны в другую. Мы сканировали уровень загрязнения шаг за шагом в режиме реального времени. Картинка получалась настолько пятнистой, что на одном и том же поле разница могла составлять 50-150%. Поэтому я бы относился к подобным «улучшениям ситуации» очень настороженно — сокращение доз облучения во многом зависит не от внешних факторов, а от изменения рациона питания. И если раньше местные жители проверяли молоко, овощи, грибы и ягоды, которые они таскают из леса, сегодня это никто не делает. Зачем? Ведь им сказали, что радиации уже нет.
— Перед тем как встретиться с вами, мы посетили несколько деревень, находящихся в зоне отселения. Там в разгаре подготовка к посевной, в полную мощность работают агрокомплексы, на полях пасутся коровы. Продукция, выращенная на загрязненных землях, идет по всей стране и дальше — на экспорт. Насколько безопасно то, что продается в наших магазинах?
— Купите пакет молока за границей, например, в соседней Литве. Измерьте в нем содержание стронция или цезия. Уверяю вас, приборы покажут ноль. У нас допустима сотня. Если в молоке с полей, на которых вы были, содержание цезия будет зашкаливать, его могут разбавить более чистым и выведут медиану, по которой его можно пускать в продажу. Употребление таких продуктов в пищу приводит к накапливанию коллективной дозы. А это — страшная вещь. Если один человек подвергнется воздействию радиации, заболеет и умрет, его жалко. Но когда дозу получает вся популяция, за нее страшно. Представьте себе: внешне здоровая девочка и здоровый мальчик женятся, и у них рождается больной ребенок. Перечислить все последствия накопления коллективной дозы не представляется возможным, и увеличивать ее за счет производства нечистой сельскохозяйственной продукции — преступление. Это не «страшилка», а категорическое мнение ученого.
— Зачем Беларуси АЭС?
— Этого никто объяснить не может.
— Объясняют, в первую очередь, диверсификацией источников энергоносителей.
— О ней можно было бы говорить, если бы у нас был свой уран. Но и это — не показатель. Казахстан вышел на первое место по добыче сырьевого урана, но сам он не делает тепловыделяющих сборок (ТВС) для атомных станций — данной технологией в мире владеют всего пять-шесть стран. Нефть и газ мы покупаем у России, ТВС тоже будем покупать у России. Более того, в первом случае мы можем найти другого поставщика, в то время как приобрести у других стран сборки физически невозможно. Украинцы и чехи пытались поставить ТВЭЛы американского «Вестингауза» в советские реакторы, но у них ничего не получилось. Мало того, что для каждого типа АЭС топливо создается индивидуально, они не подходят чисто геометрически. О какой диверсификации может идти речь?
— Среди убедительных аргументов — дешевизна.
— Топливная составляющая, действительно, имеет более низкую стоимость. Сборки устанавливаются раз в четыре года, тогда как газ нужно закупать постоянно. Однако в расчеты не закладывается демонтаж АЭС, стоимость которого приближается к половине стоимости самой станции. Если отработавшую ТЭЦ сносят и перемалывают на щебень, конструкции атомного реактора после 40-50 лет работы становятся радиоактивными. Что с ними делать дальше, не знает никто. Единственный пример из мировой практики — небольшая немецкая станция, демонтированная до состояния зеленой лужайки.
Кроме того, наш проект никак не учитывает работу с отходами. Например, в США после 11 сентября они складируются прямо на станции. Я видел эти отработавшие четырехметровые ТВЭЛы, погруженные в резервуары с водой, — светятся красивым голубеньким светом. Их хранение также требует вложений.
— Каким образом работа АЭС в штатном режиме отразится на нашем здоровье?
— Водо-водяной реактор, который будет установлен на Островецкой АЭС, выбрасывает колоссальное количество радионуклидов. При определенных атмосферных условиях пилоты, подлетающие к трубам, видят на радарах пятно — это ионизированный воздух. Инертные газы не фильтруются и разлетаются по всему миру — тритий, выбрасываемый АЭС, находят даже в Антарктиде, в печени пингвинов. Так называемые смывки — отработанную воду, смешанную со ржавчиной и грязью, — также хранят на территории станции на протяжении 4-8 лет. И так далее. Я подсчитал, что после постройки АЭС на каждого белоруса придется по два ведра жидких отходов и несколько граммов твердых в год. Не думаю, что это улучшит наше экологическое благополучие.
Решение о строительстве станции — чисто политическое, об этом было сказано четко и честно. Оно никак не обосновано экономически. Нашей стране нужно порядка 37 миллиардов киловатт-часов. Уже имеющиеся энергетические мощности могут вырабатывать почти 60 миллиардов. Конечно, треть работающих в Беларуси станций нужно закрывать, на данный момент они устарели. Но если потратить на их модернизацию хотя бы два миллиарда долларов из десяти, необходимых для строительства АЭС, все будет нормально.
— Получается, что мы можем обеспечивать себя даже без разработки новых источников энергии?
— Безусловно, учитывая программы по энергосбережению. Куда девать оставшееся электричество, я не знаю, потребителей таких мощностей нет. Продавать на Запад не получится. Те же прибалты уже десинхронизируют нашу энергетическую систему — они будут подключаться к системе ЕС. Если перебрасывать энергию на Восток, нам необходимо полностью обновлять всю технологию энергопередачи. Я работал в общественной комиссии по оценке островецкого проекта — мы встречались с атомщиками и задавали им похожие вопросы. Где четко прописано воздействие работы АЭС на окружающую среду? Каким образом будет осуществляться работа с отходами? И так далее. Мы спрашиваем, они не отвечают, спрашиваем — не отвечают, и так по кругу.
— Есть ли будущее у атомной энергетики?
— Будущее — за энергосбережением и возобновляемыми источниками. Атом — тупиковая ветвь развития энергетики.
— За рубежом многие ваши коллеги придерживаются иного мнения: сегодня в мире насчитывается около 430 работающих энергоблоков, еще несколько десятков — в стадии строительства.
— Как раз наоборот. Немцы закрывают все свои станции к началу 2020-х годов. Остается Франция, Великобритания и Финляндия, которая каждый год переносит ввод новой АЭС. Уже сейчас она обошлась в два раза дороже, чем предполагалось изначально, но, тем не менее, финны упорно продолжают строительство. Венгры подписали договор с Росатомом, но ЕС не одобряет эти планы, вполне возможно, что стройка закончится, так и не начавшись. Россияне отказались от проекта Калининградской станции, где должен был стоять такой же, как у нас, реактор. Литовцы, скорее всего, тоже откажутся от своего проекта.
— Америка? Сегодня там работают около сотни станций.
— Последний проект АЭС в США был реализован более 30 лет назад. Каждый год из-за нерентабельности в этой стране закрываются 2-3 станции. Что касается двух новых реакторов, пока непонятно, начали американцы строительство или только взяли под него кредит. По данным Министерства энергетики США в 2013 году именно ветер впервые стал самым популярным источником энергии при установке нового оборудования — его доля составила 43%.
Две трети из всех работающих в мире энергоблоков устарели. Для того чтобы поддерживать их количество на прежнем уровне, каждые две-три недели необходимо запускать новые реакторы. Этого не происходит — во-первых, нет денег, во-вторых, столько электроэнергии просто не нужно. Строят Китай, Индия, Бразилия, Иран. В Европе, кроме финнов и, может быть, венгров, подобными проектами никто не занимается.
— Получается, что в основном атом сегодня используется странами третьего мира. Но Беларусь — тоже республика небогатая. Можем ли мы позволить себе разработку и внедрение возобновляемых источников?
— Это дешевле, чем строительство атомной электростанции за десять миллиардов, которая заработает в лучшем случае в 2020 году. Так быстро, как пишут, ее никогда не построят — в мировой практике подобного опыта просто нет. Миллиард, потраченный на ветроэнергетику, даст практически мгновенную отдачу. Сейчас «Сименс» серийно производит ветряки мощностью до 6 Мвт! Насколько я знаю, в Витебской области велись работы по развитию этого направления — было найдено порядка тысячи нужных площадок. Рассчитайте по мощностям, 400 ветряков — это то же самое, что и АЭС с двумя реакторами. Причем стоимость — в 5-6 раз ниже. Об экологической безопасности, думаю, и говорить не стоит.
— Строительство Белорусской АЭС так или иначе завязано на России: российский проект, российский уран, российские специалисты. А какими разработками в сфере атомной энергетики может похвастаться белорусская сторона?
— Довольно неплохой научно-исследовательский институт был в Соснах — там разрабатывались малогабаритные передвижные реакторы. Сейчас, насколько я знаю, особыми успехами похвастаться он не может. И мотивации последние 20 лет не было к работе, и «кадры» ушли. Я заканчивал физфак БГУ, половина моих однокурсников уехали в Штаты, Канаду, Европу, Японию. Старая школа рассыпалась, а другой нет. И для того чтобы ее создать, нужны годы. А из тех ученых, кто полностью понимает реалии атомной энергетики, остались, пожалуй, только профессора Лепин и Федюшин, причем последний сейчас работает где-то за рубежом.
— Вместе с упомянутыми Федюшиным и Лепиным вы создали движение «Ученые за безъядерную Беларусь». Какой бы она была, безъядерная Беларусь?
— Понятие «безъядерная» не ограничивается отрицанием атомной энергетики или атомного оружия. Оно — гораздо шире. В первую очередь, это слово предполагает сдвиг нашего мышления, осознание того, что эту страну нужно беречь. Электроэнергию тоже нужно беречь — и никакие АЭС нам тогда не понадобятся.
Юрий Иванович Воронежцев
Физик, кандидат технических наук, общественный деятель. Работал ответственным секретарем в Комиссии ВС СССР по рассмотрению причин аварии на ЧАЭС и оценке действий должностных лиц в послеаварийный период, отвечал за разработку Программы преодоления последствий Чернобыльской катастрофы. Считает «мирный атом» тупиковой ветвью развития энергетики. Один из организаторов движения «Ученые за безъядерную Беларусь». Член комиссии Общественной экологической экспертизы проекта строительства атомной электростанции в Республике Беларусь, давшей отрицательное заключение о возможности «стройки века».
